Переход к коммунизму через увеличение сельскохозяйственной продукции

Одно из главных условий перехода к коммунизму заключается в значительном увеличении сельскохозяйственной продукции. Основа для такого увеличения уже имеется: это широкая сеть совхозов и колхозов, в которых не только оказывается возможным, но и всячески поощряется всестороннее применение науки в практике сельского хозяйства. Таким образом, задача приложения науки к сельскому хозяйству становится особенно настоятельной на данной стадии экономического развития СССР. В этой связи нетрудно понять, почему в 1948 г. была созвана (несомненно, по инициативе Коммунистической партии) сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина. Ее задачей было решить (если возможно), какая из двух биологических теории научно правильна и, следовательно, окажется более плодотворной в качестве основы для дальнейших исследований, а также предотвратить непроизводительную затрату научных сил, происходящую вследствие применения неверной теории или бесполезного продолжения споров. Для решения этого вопроса был применен демократический метод созыва наиболее компетентных лиц — ученых, ведущих исследовательскую работу в области сельского хозяйства в биологии.

На сессии Академии были подведены итоги работы за 20 лет, и мнение подавляющего большинства ее участников свелось к тому, что этот двадцатилетний опыт доказал правильность мичуринского учения и бесплодность менделизма. Основания, давшие право сделать такой вывод, будут подробно рассмотрены в следующих главах. Сейчас хочется подчеркнуть два момента, относящиеся к самой сессии и существенные для правильного понимания ее решений. Во-первых, решение отбросить менделевскую теорию имело под собой серьезные научные основания. Советские ученые пришли к выводу, что имеется достаточно фактических данных, чтобы выбрать одно из двух направлений в биологии и принять мичуринское учение в качестве ведущей теории биологических исследований. Во-вторых, участники собрания хорошо сознавали огромное общественное значение принятого ими решения. В любом выступлении на сессии звучали ноты серьезного, ответственного отношения к делу и страстной заботы о будущем советского сельского хозяйства. Ораторы прекрасно понимали, что принятие неверного решения подвергло бы опасности не только будущность сельскохозяйственных исследований, но и прогресс всего сельского хозяйства. Исходя из этих глубоких соображений, они высказались за мичуринское направление, открывающее широкие перспективы для развития науки, и отбросили менделизм как ненаучную и вредную для развития сельского хозяйства теорию.

Рассматривая решение сессии в историческом аспекте, можно ясно видеть, что оно явилось логическим завершением длительного научного спора, порожденного насущными практическими проблемами и чреватого последствиями, важными для всего общества. Большинство советских биологов признало, что научные доказательства и практический опыт, накопленные за 20 лет, достаточны для разрешения этого спора. Они пришли к выводу, что менделизм доказал свою ненаучность, а следовательно, и неспособность решать проблемы, выдвигаемые советским сельским хозяйством, и что он фактически оказался помехой научному прогрессу, подобно тому как в прошлом ошибочные и устаревшие теории были тормозом для развития знаний, пока их не сметали новые революционные идеи. Участники сессии убедились, что научные данные говорят в пользу мичуринского учения и что советская наука, если она хочет двигаться вперед, должна основываться на этом учении.

Таким образом, вынесенное решение вытекало из научных соображений. Необходимо подчеркнуть этот простой факт, так как именно вокруг него возникло много неверных толкований. Подчеркивание самими русскими общественной и политической сторон этого решения привело к тому, что многие ошибочно предположили, будто принятое решение было продиктовано не научными, а какими-то другими соображениями. Этот ошибочный взгляд порожден отчасти незнанием истории дискуссии, отчасти же недооценкой связанных с нею общественно-политических вопросов и их жизненной важности для Советского Союза на современной стадии его развития. К сожалению, приходится добавить, что политические предубеждения и грубое искажение положения дела сбивали с толку также и тех, кто честно хотел разобраться в нем. Разъясним некоторые моменты, вокруг которых возникало особенно много недоразумений.

Утверждали, что большинство лиц, принявших участие в сессии Академии, не были специалистами-генетиками, и потому их мнение по сложным вопросам генетической теории не могло быть достаточно компетентным. По-моему, подобный аргумент не выдерживает никакой критики. Генетика — основной раздел биологической науки, и генетики претендуют на то, что их теория — это основа, на которой должна строиться вся биология. Поэтому генетическая теория должна отвечать критическим требованиям всех биологов, а не только представителен одного раздела биологии. Если ответственность за исследование и критическую оценку фактов в одной узкой области (в данном случае — генетике) лежит на специалистах, то истолкование этих фактов с точки зрения широкой, всеобъемлющей теории, несомненно, является задачей всех биологов. Кроме того, и просто образованные люди имеют право выражать свое мнение по столь общему вопросу.

Представление, будто основные философские и научные вопросы являются монополией специалистов, означает, что народные массы лишаются возможности подлинного культурного прогресса. В социалистическом обществе, где основное внимание обращено на полное и всестороннее развитие человеческой личности, подобное представление немыслимо. Наиболее активное участие в советской генетической дискуссии, естественно, приняли сами генетики, вооруженные специальными знаниями, а важнейшее решение по вопросам теории было принято активными работниками в области биологии вообще, т. е. теми, кто в силу своего образования, квалификации и опыта имел для этого больше всего оснований. Это решение было также обсуждено и одобрено широкими кругами советского общества, которые, как мы уже говорили, были глубоко заинтересованы в практических следствиях дискуссии для сельского хозяйства.

Как же обстоит дело с наступлением на менделизм, в результате которого он был осужден как реакционная теория, с призывом к советским ученым вести энергичную борьбу против реакционных научных теории? Не вынесены ли эти решения на основе чисто политических соображении, не означают ли они наступления на «западную» науку как таковую? Без сомнения, именно это вызвало подлинное беспокойство среди многих ученых Англии. Чтобы ответить на эти вопросы, нужно сказать несколько слов об отношении к науке в Советском Союзе. Однако сначала следует отметить, что на протяжении всей дискуссии советские ученые неоднократно подчеркивали, что они не отбрасывают и не оставляют без внимания никакие факты, накопленные ортодоксальной генетикой. В публикуемых ими научных статьях они постоянно ссылаются на самые последние работы «западных» ученых. Они отбрасывают не факты (конечно, если они прочно установлены), а теоретическое объяснение этих фактов. Кроме того, они питают глубокое уважение к лучшим традициям материалистических исследований в биологии, в особенности к трудам Ч. Дарвина, которого теперь больше почитают и изучают в СССР, чем на его родине. Советские ученые считают мичуринское учение развитием положительных сторон дарвинизма.